Потом, убедившись в ошибочности этой версии, он треснул меня реей по голове и отказался принимать дальнейшее участие в представлении.
«Намочи его, — сказал Гектор. — Сунь в воду и намочи».
Он объяснил мне, что моряки всегда мочат паруса, прежде чем их поставить. Я так и поступил, но только ухудшил положение. Когда сухой парус липнет к вашим ногам и обвивается вокруг головы, это неприятно. Но когда то же самое проделывает парус совершенно мокрый, — это просто непереносимо.
В конце концов соединенными усилиями мы его одолели. Мы подняли его не вполне вверх ногами — он свешивался несколько набок — и привязали к мачте куском какой-то снасти, которую пришлось для этого разрезать.
Сообщаю, как факт, что лодка при этом не перевернулась. Почему она не перевернулась, я не знаю и объяснить не в состоянии. Впоследствии я много раз всесторонне обдумывал этот вопрос, но не пришел к сколько-нибудь удовлетворительному объяснению подобного феномена.
Быть может, в этом сказалась злая воля, свойственная всем вещам и явлениям нашего мира. Быть может, на основании поверхностных наблюдений за нашими действиями лодка вообразила, что мы просто собираемся покончить с собой, и вознамерилась расстроить наши планы. Вот единственное объяснение, которое приходит мне в голову.
Судорожно цепляясь за планшир, мы кое-как удержались в лодке. Это был поистине героический подвиг. Потом Гектор сказал, что пираты и другие мореплаватели во время сильных шквалов привязывают к чему-нибудь руль и держат к ветру при помощи одного лишь паруса; он считал, что и нам следовало бы попытаться сделать что-либо в этом роде. Но я настаивал на том, чтобы пустить лодку по ветру.
Поскольку мой план было легче осуществить, мы на нем остановились и, не расставаясь с планширом, повернули лодку под ветер.
Она тут же помчалась вперед с такой скоростью, с какой я больше никогда под парусом не плавал и впредь не собираюсь. Пробежав с милю, она вдруг повернула и накренилась так, что парус наполовину погрузился в воду. Затем она каким-то чудом выпрямилась и со всего размаху врезалась в длинную отмель, покрытую вязким илом.
Эта илистая отмель спасла нас. Лодка проложила себе путь в самую ее середину и там застряла. Убедившись, что нас уже не швыряет во все стороны, как поросят в мешке, и что мы снова обрели способность передвигаться по собственной воле, мы бросились к мачте и спустили парус.
Мы были сыты по горло парусным спортом. Зачем хватать через край? Мы боялись, что пресытимся. Мы совершили плавание под парусом — превосходное, захватывающее, увлекательное плавание — и пришли к выводу, что теперь для разнообразия следует идти на веслах.
Мы достали весла, и попытались сдвинуть лодку с отмели, и при этом сломали одно весло. Тогда мы стали действовать с величайшей осторожностью, но весла были совсем ветхие, и второе сломалось еще быстрее, чем первое, оставив нас совершенно беспомощными.
Впереди нас на добрую сотню ярдов простирался вязкий ил; позади была вода. Нам оставалось только сидеть и ждать, не явится ли кто-нибудь на выручку.
В такую погоду мало кому придет охота предпринять прогулку по реке: прошло целых три часа, прежде чем на горизонте появилось человеческое существо. Это был старик рыбак, который, изрядно намучившись, вытащил нас все-таки из ила и с позором отбуксировал обратно к пристани.
Чтобы расплатиться за доставку домой, и за четыре с половиной часа пользования лодкой, и за сломанные весла, нам пришлось ухлопать все карманные деньги, собранные за много недель. Недешево обошлось нам плавание! Но зато мы приобрели опыт, а за опыт, как говорится, сколько ни заплати — не переплатишь.
Рэдинг. — На буксире у катера. — Возмутительное поведение маленьких лодок. — Они не дают прохода паровым катерам. — Джордж и Гаррис опять увиливают от работы. — Весьма банальная история. — Стритли и Горинг.
Часам к одиннадцати мы добрались до Рэдинга. Темза здесь грязна и уныла. Все стараются поскорей миновать эти места. Рэдинг — город старинный и знаменитый: он стоял здесь уже при короле Этельреде, в те незапамятные времена, когда датские военные корабли бросили якоря в Кеннете и датчане выступили из Рэдинга в свой грабительский поход на Уэссекс. Именно здесь Этельред и брат его Альфред встретили их и разбили; Альфред при этом сражался, а Этельред молился.
Позднее Рэдинг, по-видимому, считался самым удобным пристанищем для лондонцев, когда в Лондоне почему-либо становилось неуютно. Как только в Вестминстере появлялась чума, парламент бежал в Рэдинг, а в 1625 году за ним последовал и верховный суд, так что здесь велись все судебные процессы. Пожалуй, время от времени небольшие порции чумы шли Лондону на пользу, так как они разом избавляли его и от законников и от членов парламента.
Во время борьбы парламента с королем Рэдинг был осажден графом Эссексом, а четверть века спустя принц Оранский разбил там войско короля Джеймса.
В Рэдингском бенедиктинском аббатстве, развалины которого сохранились до наших дней, похоронен его основатель Генрих I; в том же аббатстве достославный Джон Гонт сочетался браком с леди Бланш.
У Рэдингского шлюза мы повстречали паровой катер, принадлежащий моим друзьям; они взяли нас на буксир и довели почти до самого Стритли. Как приятно идти на буксире у катера! Я лично считаю, что это куда приятнее, чем грести самому. И было бы еще приятнее, если бы всякие дрянные лодчонки не болтались у нас на пути. Нам приходилось то и дело стопорить машину и травить пар, чтобы не потопить их. Просто безобразие: от этих лодок житья не стало! Давно пора призвать их к порядку!